Значение раджпутов. В. А. Смит указывает, что начиная с VIII века Радж-путы играли видную роль в истории Северной и Западной Индии. Он замечает: «Они заняли столь выдающееся положение, что период после смерти Харши до завоевания Индостана мусульманами, продолжавшийся примерно с середины VII века до конца XII века, мог быть с полным основанием назван периодом раджпутов. Почти все государства управлялись династиями или кланами, которые в течение веков назывались общим именем—Раджпуты». Значение раджпутов заключается не только в их политическом господстве в течение столетий. В век мусульманского нашествия они были защитниками индусской религии, покровителями индусской культуры, поборниками индусских традиций. Тод отдал дань их героизму в следующих красноречивых выражениях: «Какая еще нация в мире могла бы сохранить свою цивилизацию, дух или обычаи своих предков в течение столь многих столетий всеобщего упадка, кроме нации такого исключительного характера, как раджпуты? В Раджастхане живет единственный в истории человечества народ, который сумел вынести все поругания, какие варварство может нанести, а человеческая природа вынести, который временами склонялся до земли, но все же подымался из-под гнета бодрым и в бедствиях закалял свое мужество». Разногласия по вопросу о происхождении раджпутов. Среди современных ученых нет единого мнения о происхождении раджпутов. Согласно преданиям, раджпуты являются потомками древних кшатриев, принадлежавших к «солнечной» или «лунной» династии. В последние годы эта точка зрения нашла достойного защитника в лице Пандита Гауришанкара Хирачанда Оджхи, работа которого по истории раджпутов (написанная на хинди) стала классической. Однако эта основанная на преданиях точка зрения отвергнута на основании исторических данных многими европейскими и индийскими учеными, мнение которых можно формулировать следующим образом: «Общий тезис о том, что некоторые из более знатных кланов раджпутов происходят от гурджаров или иных иноземцев, в то время как другие тесно связаны с местными народами, может рассматриваться как неопровержимо доказанный». Точка зрения, основанная на преданиях. Сторонники этой точки зрения, естественно, подчеркивают ценность преданий как источника, однако во многих случаях предания, распространенные в Раджпутане, не подтверждаются эпиграфическими данными. Например, согласно меварскому преданию, раны [князья] Удайпура являются потомками Рамы, героя «Рамаяны» [принадлежавшего к кшатриям], однако в наиболее старых надписях, относящихся к Гухилотам, основателя династии называют брахманом. Если средневековые предания или предания нового времени не увязываются с древними эпиграфическими данными, историк должен отдать предпочтение эпиграфическим свидетельствам. Сторонники точки зрения, основанной на преданиях, утверждают, что приверженность раджпутов к индусской религии, а также их длительная борьба с мусульманами в защиту индусской веры и культуры являются убедительным доказательством их индийского происхождения. Разве стали бы они так ожесточенно бороться в защиту религии, которую они лишь недавно приняли? Сторонники новой точки зрения указывают, что вновь обращенные часто с большим рвением относятся к своей новой вере, чем те, у которых эта религия зародилась. Сравните арабов с турками, и вы увидите, что последние более ревностно относились к распространению ислама, чем первые. Наконец, антропометрические, измерения, предпринятые в связи с переписью 1901 года, указывают на большое сходство физических черт раджпутов и ариев. Если признать это сходство надежным критерием расового родства, то в отношении происхождения раджпутов приходится присоединиться к точке зрения, основывающейся на предании. Однако заключения, основанные на антропометрических измерениях, редко бывают удовлетворительными с исторической точки зрения в такой стране, как Индия, где смешение различных рас было частым явлением. Смит говорит: «Я не думаю, что можно извлечь что-либо ценное путем измерения черепа или выявления физических особенностей отдельных представителей населения столь смешанного происхождения». Современная точка зрения. Хотя большая работа Тода опиралась, в первую очередь, на предания, распространенные в Раджпутане в его время, он в отношении происхождения раджпутов отверг точку зрения, основанную на преданиях. Он заявил, что раджпуты были скифского происхождения. Таким образом, теория о неиндийском происхождении раджпутов имеет более чем столетнюю давность. Некоторые европейские и индийские ученые подкрепили ее своими историческими исследованиями. Поглощение иноземцев индийским обществом не было новым явлением ко времени появления раджпутов. Имеются исторические примеры, показывающие, что саки вступали в брачные отношения с индусами. Сатаваханский князь, например, женился на дочери Рудрадамана. Кроме того, гунны, гурджары и другие родственные им племена, проникавшие в Индию на протяжении I и VI веков, безусловно не были истреблены индусами. Можно с уверенностью сказать, что они постепенно сливались с индийским обществом, точно так же как это было в предшествующие века с греками, кушанами и саками. Положение этих иноземцев в социальной структуре индусов определялось их занятием. Семьи, которые образовывали собственные княжества, рассматривались как кшатрии или раджпуты. Один из раджпутских кланов, упоминаемый Тодом, носит имя кун [гунны] Иногда перемена занятия влекла за собой перемену касты. Например, гухилоты из Мевара были вначале брахманами; они стали раджпутами, когда завоевали политическую власть. Подобные перемены не противоречат древнеиндийским преданиям. «Дхармашастры» признают возможность для лиц низших каст подыматься в более высокие касты. Даже в настоящее время внутри индийского общества непрерывно продолжается подобный процесс. Неиндийское происхождение некоторых раджпутских кланов неопровержимо доказывается эпиграфическими данными. Например, гурджара-пратихары описываются как «выходцы из гурджаров». В некоторых случаях точные данные отсутствуют, но есть основания предполагать, что отдельные раджпутские племена происходят от уроженцев Индии. Смит считает, что чанделлы были «индуизированными гондами». Пестрота культов и верований, нравов и обычаев, наблюдавшаяся у раджпутов, повидимому, указывает на различие в их происхождении. Например, те раджпутские племена, которые особенно ревностно поклоняются солнцу, могут рассматриваться как иноземцы по происхождению, те же, кто поклоняется змее (нага), возможно, происходят от уроженцев Индии.
|
|
Религиозные взгляды Акбара. Религиозные взгляды Акбара претерпели эволюцию. Его душу иногда терзали серьезные сомнения. Бадауни, который был далек оттого, чтобы восторгаться Акбаром, и которого нельзя назвать даже доброжелательным критиком, сообщает нам: «Много дней подряд по утрам можно было видеть, как он, погруженный в молитву или грустное раздумье... сидел возле дворца (в Фатхпур-Сикри) в безлюдном месте, склонив голову на грудь и вбирая в себя благодать утренних часов». С детства Акбар был связан с суфизмом. Его раджпутские жены и индусские придворные дали ему возможность заглянуть в мир, находящийся за пределами ислама. Движение бхакти создало в Индии новую атмосферу. Утверждают, что до 1574 года Акбар б'ыл правоверным мусульманином-суннитом. Потом он познакомился со взглядами шейха Мубарака и его знаменитых сыновей—Фаизи и Абул-л-Фазла,—которые сделали его мусульманином-рационалистом. В Фатхпур-Сикри он построил молитвенный дом (ибадат-ханэ), где избранные представители различных школ религиозной мысли—мусульмане, индусы, парсы, джайны, христиане—участвовали в религиозных диспутах. Эти диспуты, повидимому, убедили Акбара в том, что «свет есть во всех формах поклонения богу и каждая форма в большей или меньшей мере имеет теневые стороны». Решив бросить вызов чрезмерному влиянию улемов, Акбар в сентябре 1579 года издал Указ о непогрешимости, который давал ему высшую власть при решении всех вопросов, касавшихся ислама. Ни этот указ, ни распространение дин-и-илахи [божественная вера.—РедЛ не подтверждают обвинения, которые Бадауни выдвинул против Акбара, утверждая, что тот отверг ислам в последние годы своей жизни. Когда Акбар издал этот указ, им руководило желание ни с кем не делить преданности своих подданных-мусульман, а не желание взять на себя духовное руководство. Он не стремился создать новую религиозную организацию. Бадауни критиковал некоторые из постановлений Акбара относительно религиозных дел и обычаев, но при ближайшем рассмотрении этих постановлений оказывается, что они не противоречили принципам ислама. Дин-и-илахи. Говорят, что Акбар выработал свою собственную эклектическую религию, названную дин-и-илахи, и в 1582—1605 годах он являлся ее пророком. Эта религия была охарактеризована как монотеистический парсий-ский индуизм. Согласно Бадауни, Акбар не очень хотел включать индусов в число последователей своего нового вероучения. В списке одиннадцати основных приверженцев дин-и~илахи мы находим только одно индусское имя—раджа Бирбал, но он, конечно, не играл серьезной роли. Это обстоятельство опровергает мнение о том, что новая религия преследовала политические цели примирения враждующих вер и что Акбар, подобно алхимику, хотел извлечь из старой ненависти золото любви и пустить его в обращение. Если бы это было так, были бы приложены особые усилия для того, чтобы включить индусов в число последователей новой веры. В действительности дин-и-илахи не была той верой, которую исповедовали массы. Ей следовало лишь избранное меньшинство. «Это был мусульманский орден суфиев, существовавший в рамках ислама, основывавшийся на индивидуальных убеждениях его приверженцев я открытый только для людей, достигших определенной ступени духовного развития. Акбар был суфием, подобно Сзади, Руми, Джами, Хафизу, Фар ид-уд-дин у, Шамс-уд-дину и др. Заявление В. А. Смита о том, что «все это дело было результатом смехотворного тщеславия и гипертрофии самовластия», в значительной мере объясняется тем, что Смит полагался на Бадауни и отцов-иезуитов, а также его неспособностью понять, что и деспот мог быть подвержен сомнениям, разочарованиям, испытывать чувство неудовлетворенности и жаждать просветления. Политика в отношении индусов. В очень ранний период своего правления (1562—1564 гг.) Акбар, действуя самостоятельно и с большой смелостью, провел ряд важных реформ. Эти реформы дают нам ясное представление о политике, которую он был намерен проводить в отношении индусов. Он отменил налоги на индусских паломников, запретил обращение военнопленных в рабство и отменил джизию. Налоги с паломников, по словам Абу-л-Фазла, достигали миллионов рупий. Следовательно, отмена этих налогов и джизиа была в финансовом отношении большой жертвой. Эти меры не могли быть подсказаны Акбару ни одним из его советников. Как говорит сам Акбар, «это было милосердием божиим, что я не нашел ни одного способного вазира (между 1562 и 1564 гг.). Иначе люди считали бы, что принятые мною меры были задуманы им». Принципом Акбара была веротерпимость (солх-и-кул). Но помимо религиозных соображений, его отношение к индусам определялось здравым политическим инстинктом. Его индусские родственники со стороны жен, вроде раджи Бхагвана Даса, Ман Сингха и др., заняли очень высокое положение среди могольской знати, и к ним относились с почтением, как к родственникам правящей династии. Поощрялось изучение индуизма, разрешалось свободно воздвигать индусские храмы, проводить индусские религиозные празднества, и индусское население не обременялось никакими особыми налогами, которые были бы знаком его приниженного положения в обществе. Акбар знал, что индусы составляли около трех четвертей населения его государства и что нельзя было допустить деградации их интеллекта, ухудшения их организации и экономического положения. Тем, кто утверждает, что Акбар был настроен проиндусски, и обращает особое внимание на его так называемые антимусульманские указы, а также отмечает, что индусы называли его джагат гуру (наставник мира), следует помнить следующие факты: Акбару удалось обеспечить себе поддержку индусов и таким образом значительно усилить моголь-скую власть в Индии по сравнению с властью тюрко-афганцев [Делийского султаната.—Ред.]. Это была политика здравого смысла. В то же время он «приложил огромные усилия для того, чтобы освободить индийский ислам от его арабских черт и приспособить его к нуждам Индии, подобно тому как персы использовали шиизм для того, чтобы придать исламу свой национальный дух. При Акбаре началось великое религиозное и культурное движение за приспособление ислама к традициям Индии, закончилось оно при Даре». Политика Акбара соответствовала индийским интересам и была разумной. При нем тюрко-могольская династия стала скорее индийской, чем тюркской или могольской. Оценка деятельности Акбара. Обзор жизни и деятельности этого великого строителя империи дает нам представление о той роли, которую он сыграл в истории Индии. Лоуренс Биньон пишет: «Освещенный ярким светом истории, Акбар представляется нам стоящим между двумя едва различимыми, но, тем не менее, явно различными мирами: между миром его среднеазиатских предков, миром стремительной человеческой энергии, поклоняющимся этой энергии ради нее самой и одержимый жаждой охоты—между миром неистовой деятельности, проходящей, как сон, и миром Индии, который мог действительно упиваться роскошью и жестокостями и который мог также создать возвышенные души Будды и Ашоки, говорящие с нами из более отдаленного прошлого, чем прошлое тех завоевателей, но голоса которых, тем не менее, все еще полны жизни и все еще трогают нас. Акбар был полон неистощимой энергии, он представляется воплощением действия, и все же в основе его природы лежит что-то чуждое всему этому, что-то стремящееся к мысли и созерцанию, справедливости и мягкости». Что еще более замечательно, так это то, что при Акбаре старый индийский идеал единой Индии снова обрел реальность, и Акбар стремился создать не только политическое объединение, по также и культурное слияние. |
|
«Богатства Индии слепили даже глаза, привыкшие к пышности Версаля». Длительный период мира, сильное и мудрое правление, богатое культурное наследие и покровительство правителей создавали благоприятные условия, которые привели к блестящему возрождению литературы и изящных искусств. Эта славная эпоха в истории индийского искусства и литературы отмечена просвещенным покровительством со стороны трех выдающихся членов правящей династии: Акбара с его талантами, достойными быть воспетыми в эпосе, Шах Джахана с его превосходным вкусом и великолепием, и Дары—последователя мистической, эмоциональной и эклектической философии. Джахан-гир, несмотря на его дилетантство, также был тонким знатоком искусства и его щедрым покровителем. Индийская литература на фарси при Акбаре. В период правления Акбара одним из наиболее способных авторов был Абу-л-Фазл, близкий друг Акбара. Его следует рассматривать как величайшего историка Индии, писавшего на фарси. Его знаменитыми трудами являются «Акбар-намэ» и «Аин-и-Акба-ри». Первая из этих работ, написанная во славу ее героя [Акбара.—Ред.]> излагает политическую и военную историю; вторая—это описание административной системы Акбара и сборник статистических материалов. Абу-л-Фазла некоторые историки считают большим льстецом; его повествование полно отступлений, стиль напыщен и неясен. Блохманн, однако, подчеркивает его любовь к правде, а также точность сведений, которые он сообщает, и справедливо говорит, что «полное отсутствие личных чувств и злых выражений по адресу своих врагов показывает, что его большое сердце заключало в себе подлинную мудрость». Обвинение в напыщенности стиля не относится к «Аин-и-Акбари». Это административное и статистическое описание отражало существовавшее в то время положение, еще не вполне устойчивое. Однако нельзя отрицать того факта, что высокий пост автора в Могольском государстве давал ему возможность пользоваться, любым документом, к которому он желал обратиться, а его длительная служба и опыт деятельности в различных сферах государственного управления, а также его несомненная одаренность придают этому подробному описанию, составленному современником, величайшую историческую ценность. Другими выдающимися историками «века Акбара» были Бадауни, автор «Мунтахаб-ут-таварих», и Низам-уд-дин, автор «Табакат-и-Акбари». Бадауни был критиком, враждебно настроенным по отношению к Акбару. Работа Ни-зам-уд-дина несколько поверхностна. Из поэтов, писавших на фарси, лучшим следует считать Файзи, брата Абу-л-Фазла. Блохманн говорит, что «после Амира Хусроу Делийского мусульманская Индия не знала более великого поэта, чем Файзи». Хотя Акбар был неграмотным, он, тем не менее, был человеком весьма высокой культуры; он проявлял большой интерес к переводам на фарси знаменитых санскритских произведений, таких, как «Махабхарата», «Рамаяна» и «Атхарваведа», покровительствовал также каллиграфам и музыкантам. Знаменитый музыкант Тансен выступал при его дворе. Абд-ур-Рахим, хан-ханан, перевел на фарси «Мемуары» Бабура. Хан-ханан под псевдонимом Рахим писал на арабском и тюркском языках, а также на фарси, санскрите и хинди. Литература на хинди при Акбаре. Величайший из поэтов, писавших на хинди, Тулси Дас (около 1532—1623 гг.) творил в «век Акбара». Тулси Дас вел скромный образ жизни в Бенаресе, и, хотя он, повидимому, не был известен Акбару, в числе его поклонников были раджа Ман Сингх и Абд-ур-Рахим, хан-ханан. Он написал свыше десяти книг, из которых наиболее известна великая «Рамачаритаманаса». Это бессмертное произведение, написанное на восточном хинди, проникнуто симпатией к человеку и отличается знанием человеческой души, и поэтому оно завоевало любовь и восхищение как народных масс, так и людей образованных. Это не перевод «Рамаяны» Вальмики, написанной на санскрите, это совершенно самостоятельное произведение. «Тулси Дас был поэтом величайшего значения, он был одарен поразительным по гибкости и глубине умом, тонким чувством гармонии и музыки слов. Поэзия Тулси Даса, несмотря на ее религиозный в основном характер, колоритна и красива, и подчас она даже становится чувственной, хотя поэт всегда как бы извиняется за это. Тулси Дас заставил простое имя Рамы звучать по всей стране». Английский филолог Джордж Гриерсон пишет: «Оглядываясь назад, в минувшие века, мы видим его благородное изваяние, не имеющее подобных себе, одиноко стоящее в своей нише в Храме Славы, освещенное своим собственным чистым сиянием». Знаменитый бард, слепой поэт Сурдас из Агры украшал своим присутствием двор Акбара. Он писал на западном хинди, прославляя жизнь и дела Кришны в своем большом цикле песен «Сурасагара», который, как говорят, содержит до 60 тысяч строк. «Если Сурдас упивается красотой, не сдерживая себя, то Тулси Дас—скромный ее поклонник и почти пуританин». Джордж Гриерсон пишет, что язык Сурдаса является самой чистой формой западного хинди, но, как и многие другие, предпочитает «благородство характера, присущее всему, что писал Тулси Дас, приятной, но более нежной музе его великого современника». Литература при Джахангире и Шах Джахане. Подъем индийской литературы, начавшийся при великом Акбаре, продолжался при Джахангире и Шах Джахане. Джахангир является писателем, имеющим значительные достоинства. Помимо того, что Джахангир написал свои знаменитые «Мемуары», он способствовал также завершению работ по составлению ценного словаря «Фар-ханг-и-Джахангири». При Шах Джахане индийская историческая литература на фарси была обогащена произведениями Абд-ул-Хамида Лахори, автора «Бадшах-намэ», и Хафи-хана, автора «Мунтахаб-ул-лубаб». Бихарилал, поэт из Джайпура, писавший на хинди, автор «Сатсайи», или сборника 700 отдельных стихов, жил в годы правления Шах Джахана. Его работа считается «одним из наиболее изысканных произведений искусства, созданных на индийских языках». Махараджа Джасвант Сингх, князь Марвара, также был поэтом, создавшим значительные произведения на хинди. Дара, суфий, ученик мусульманского святого Миана Мир, продолжал философские традиции своего прадеда. Он ни в коей мере не был вероотступником—он сам составил жизнеописание мусульманских святых,—но он изучал «Талмуд» и «Новый завет», сочинения мусульманских суфиев и индусские работы по философии Веданты. Он общался с выдающимися суфиями, такими, как мулла Шах Будахши, шейх Михибулла Аллахабади, Шах Дил-Руба, Мухсин Фани и Сармад. Дара стремился объяснить сторонникам каждой веры высшие истины религий, которые исповедовали другие люди, что соответствовало солх-и-кул (его основной доктрине). В годы правления Аурангзеба в индийской культуре отчетливо проявляется движение вспять и индийская литература переживает упадок. |
|
Архитектура при Акбаре. При Акбаре велось большое строительство. Наиболее выдающимися памятниками его правления являются гробница Ху-маюна в Дели, дворцы-крепости Агры и,Лахора, а также здания в Фатхпур-Сикри. Гробница Хумаюна в Дели построена по замыслу жены Хумаюна— Хаджи-бегум, которая была верной спутницей мужа в период его изгнания в Персию. Хаджи-бегум внесла в архитектуру могольского периода элементы персидского зодчества, она поместила здание в центре парка, что явилось нововведением. Стены дворца-крепости Акбара в Агре поднимаются на 70 футов— это был «первый пример архитектурного решения стен столь крупного масштаба в обработанном камне». Главный вход дворца-крепости—Делийские ворота—является лучшим образцом архитектуры ворот в Индии и производит наиболее сильное и глубокое впечатление. Крепость в Агре показывает, что на зодчего, создавшего ее, большое влияние оказала архитектура крепостей раджпутов. Фатхпур-Сикри, находящийся в 26 милях от Агры, со сказочной быстротой был превращен Акбаром из пустынной возвышенности, где рыскали только дикие звери, в город с садами и изящными зданиями. Акбар жил в этом городе в 1569—1585 годах. Даже памятники и другие произведения искусства времен Акбара свидетельствуют о его политике веротерпимости. Местным мастерам было позволено придать многим зданиям черты, характерные для джайнских и индусских храмов. Это индусское влияние сказалось особенно сильно в архитектуре дворца Джодх Бай в Фатхпур-Сикри. Из архитектурных сооружений в Фатхпур-Сикри наибольшее впечатление производит Буланд-Дарваза—ворота, которые были сооружены в честь покорения Акбаром Гуджарата. «В искусстве каждой страны есть такая область, где талант проявляется с наибольшей полнотой. Для моголов такой областью было строительство сооружений, являющихся воротами города». Архитектура зданий, воздвигнутых при Акбаре, оказала влияние на местную индийскую архитектуру. «Могольская строгость, лежащая в основе и сочетающаяся с индусской декоративной пышностью,—вот стиль, образцами которого являются здания в Амбере и Джодхпуре. Абу-л-Фазл следующим образом описывает архитектурный стиль Акбара: «Его Величество создает планы великолепных зданий и облекает плод своего ума и души в одежды из камня и глины». Живопись при Акбаре, Живопись широко использовалась Акбаром для украшения зданий. Живопись могольского периода в основном была фресковой. Акбар собрал у себя в Фатхпур-Сикри множество мастеров, из которых наиболее известными были перс Ходжа Абд-ус-Самад и индийские мастера Дасванатх и Басаван. Знаменитое искусство индийской живописи возродилось и получило новое направление под покровительством Акбара. «Возникла и развилась новая школа, последователи которой целиком посвящали себя портретной живописи и иллюстрированию, увлекаясь изображением оживленных многолюдных сцен драматического характера. Атмосфера того времени напоминала, скорее, атмосферу императорского Рима, чем атмосферу Флоренции во времена Лоренцо Великолепного. Покровительство Акбара искусству имело бы менее значительные результаты, если бы он не способствовал возрождению местных школ индийского искусства». Искусство при Джахангире. Джахангир был дилетантом, который мог еще разобраться в миниатюре, но не был способен понять «величие и широту, присущие подлинному архитектурному сооружению». Гробница Акбара в Си-кандаре возле Агры и гробница самого Джахангира в Шахдаре—это сооружения, которые не производят сильного впечатления, хотя минареты, возвышающиеся на четырех углах гробницы Акбара, знаменуют собой новый шаг в развитии могольской архитектуры. Джахангир был любителем миниатюры, и его правление примечательно также тем совершенством, которое было достигнуто в планировке знаменитых могольских садов с площадями-террасами, искусственными водоемами и множеством фонтанов. Он создал прелестный сад Ша-ламар-Баг в Кашмире. Появление нового направления в могольской архитектуре можно проследить на примере гробницы Итимад-уд-доулы в Агре, это направление было связано с «утонченным феминизмом» образованной супруги Джахангира. Помимо того что гробница построена с большим эстетическим вкусом, это сооружение знаменует собой переход от более простых построек Акбара и Джахангира, материалом для которых служил песчаник, к сооружениям Шах Джахана из белого мрамора. Искусство при Шах Джахане. В отличие от своих предшественников, Шах Джахан меньше поощрял литературу или искусство миниатюры, поскольку все его внимание было обращено на архитектуру. Созданные при нем сооружения отличаются изяществом и стройностью. В Агре и Дели он построил дворцы, поражающие своей величественностью, изысканной красотой. Говоря словами автора «Бадшах-намэ», эти «прекрасные творения исполнены высшего совершенства». Мраморные сооружения Шах Джахана в Агре—Ди-ван-и-ам, Диван-и-хас, Хас-Махал, Шеш-Махал, Муссаман Бурдж, Моти-Масджид—это шедевры могольского стиля в эпоху его наивысшего расцвета. Созданное при Шах Джахане новое архитектурное сооружение в Дели—величественная резиденция падишаха,—вероятно, оправдывает его знаменитую фразу: «Если есть на земле рай, то—вот он, вот он». Мечеть Джами в Дели он построил в величественном стиле, архитектура мечети в Агре «определенно обращена к интимным чувствам». Самым чудесным цветком в букете могольского искусства является Тадж-Махал—«сочетание высшего искусства с прекрасным строительным мастерством». Это произведение, обнаруживающее величайшие художественные достоинства и большую научную мысль, техническое мастерство и совершенство планировки, производит чарующее впечатление. Шах Джахан предполагал соорудить на противоположном берегу реки Джамны свою гробницу, воспроизводящую формы Тадж-Махала, но не из белого мрамора, а из черного. Здания собирались соединить мостом. Война за престол помешала осуществлению намерений Шах Джахана, а его преемник, не отличавшийся сыновней преданностью, забросил этот проект. Упадок могольского искусства. При Аурангзебе деятельность Моголов в области искусства резко прерывается. Несмотря на все свое религиозное рвение, Аурангзеб не построил ни одной гробницы, ни одной мечети, которую можно было бы рассматривать как выдающийся памятник искусства. Наблюдается упадок в стиле. И прежде всего в этом упадке искусств повинен сам Аурангзеб. Но, как говорит английский искусствовед Перси Браун, «при Шах Джахане страна переживала период бурного творческого подъема, в течение которого были достигнуты высоты искусства. В дальнейшем обычно наступает период упадка. История искусства дает несколько примечательных примеров этого. В их числе можно назвать развитие великих школ живописи Европы в XVII веке, которые, создав прекраснейшие произведения, впали затем в состояние глубокого упадка. То же самое произошло с архитектурой периода Моголов». В связи с изучением могольского искусства было отмечено, что в «Индии имена большинства зодчих и художников не дошли до нас, и поэтому невозможно проследить взаимоотношения между гением и его окружением, что является такой важной темой в истории европейского искусства». |
|
Война между Сирадж-уд-доулой и англичанами. В апреле 1756 года Сираджа уд-доула, внук и двоюродный племянник Аливерди-хана, стал его преемником в качестве субадара Бенгалии. Он был молодым человеком двадцати трех лет. Спустя два месяца после своего прихода к власти он захватил английскую факторию в Касимбазаре, а затем направился к Калькутте и захватил ее без особого труда. Пленные англичане были собраны в одно помещение, которое использовалось как военная тюрьма; говорят, что большинство их умерло от удушья. В истории это событие известно как «трагедия черной дыры». Многие подвергают сомнению правдивость рассказа о «черной дыре», и весьма вероятно, что тщеславный Холуэлл, который сообщил подробности этой истории, сгустил краски, чтобы выделить ту роль, которую он сам играл при этом. Мы не располагаем также достоверными сведениями о точном числе пленных. Принятая версия о «черной дыре» содержит противоречия, которые заставляют серьезно усомниться в ее достоверности. К моменту капитуляции в Калькутте не могло оставаться 146 европейцев, которых якобы заперли в одном помещении. Повидимому, их было не более 60 человек. Все, кто погиб в течение недели беспорядочных боев, которые окончились полным крушением английской власти в Калькутте, были позднее включены в число «погибших в черной дыре». Причины антианглийской политики Сирадж-уд-доулы. Враждебность Сирадж-уд-доулы к англичанам объяснялась его боязнью английской агрессии. В Бенгалии было известно об убийстве Насир Джанга и о том, как французы установили протекторат в Хайдерабаде, а англичане—в Аркоте. Гулям Хусейн, автор «Сияр-ул-мутаххирин», рассказывает, что Аливерди опасался, что какая-нибудь придворная группировка сможет воспользоваться услугами англичан, и тогда его преемник разделит судьбу Насир Джанга. Гасити-бегум, тетка Сираджа, и ее советник Раджбаллабх, видя могущество Английской компании, хотели заручиться ее поддержкой, с тем чтобы свергнуть молодого наваба, который, однако, опередил заговорщиков. Шаукат Джанг, двоюродный брат Сираджа, восстал в Пурнеа. Ему посоветовали заключить с англичанами союз против Сираджа. Таким образом, молодой наваб с самого начала понял, что ему следует ограничить влияние англичан в Бенгалии так, чтобы они удовлетворялись ведением торговли «на условиях времен Джафар-хана» (то есть Мур-шид Кули-хана). Если верить Холуэллу, Аливерди также собирался ограничить деятельность англичан, «поставив их торговлю в такие же условия, которыми пользовались армяне». Сирадж-уд-доула и французы. Из Мадраса была послана экспедиция под командованием Клайва с целью вернуть Калькутту. Англичане вновь захватили ее 2 января 1757 года. Сирадж снова двинулся со своей армией навстречу Клайву. Ночное нападение, совершенное Клайвом, не было успешным, однако оно привело наваба в замешательство. Он заключил договор с англичанами, подтвердив их привилегии, вернув то, что он захватил в Калькутте, и предоставив им право укрепить город и чеканить монету; к этому времени началась семилетняя война. Клайв напал на Шандернагор и отобрал его у французов; в марте 1757 года Ахмед-шах Абдали занял Дели, грабил Матхуру и другие места. Некоторое время ходили слухи, что он собирается двинуться на восток, Наваб страшился вторжения афганцев и не смел оттолкнуть от себя англичан. Склоняясь на сторону французов, он в то же время опасался вызвать враждебность англичан, и Клайв полностью использовал сложившуюся обстановку; наваб, таким образом, был лишен поддержки своих естественных союзников в борьбе против англичан. Англичане, однако, сознавали, что наваб все еще относится к ним неприязненно. Он часто писал Бюсси в Декан, взял под свою защиту французских беженцев из Шандернагора. Заговор против Сирадж-уд-доулы. Примерно в это время Клайв и совет в Калькутте узнали о существовании в Муршидабаде заговора с целью свержения власти Сираджа. Этот молодой человек, «слишком неопытный и своевольный, чтобы уметь сдерживать чувство неприязни», отдалил от себя крупных банкиров—Сетхов, а также Мир Джафара, Рой Дурлабха, Яр Латиф-хана— и других влиятельных людей Муршидабада. План заговорщиков состоял в том, чтобы низложить Сираджа и сделать навабом Мир Джафара, выдающегося военачальника времен Аливерди. Вооруженные столкновения между представителями знати, боровшимися за наместничества в провинциях, составляли характерную черту индийской истории XVIII века. Это было следствием хаоса, неизбежного при распаде империи. В армии было много авантюристов из Персии, Средней Азии и Афганистана, всегда готовых служить тому, кто больше заплатит. Эти воины подчинялись только своим непосредственным начальникам, они были лишены всякого патриотизма. Те индийцы, которые принимали участие в заговоре в Муршидабаде, рассматривали его как средство борьбы одного вождя против другого—«Сирадж-уд-доулы, внука узурпатора, против Мир Джафара, наиболее могущественного вельможи в провинции». Битва при Плесси (1757 г.). Англичане считали, что «было бы величайшей политической ошибкой оставаться бездеятельными и непричастными наблюдателями». Клайв двинулся против наваба с трехтысячной армией (2200 сипаев и 800 европейцев). Наваб, окруженный предателями, не доверял своей армии. Уотте, английский резидент в Муршидабаде, уже пришел к согласию с Мир Джафаром, Рой Дурлабхом и Яр Латиф-ханом, которые возглавляли основные силы армии наваба и обещали бездействовать при любом столкновении между навабом и Компанией. По пути к Плесси в округе Надиа будущий победитель колебался, не вполне уверенный в результатах интриг Уоттса, но в конце концов решил выступить. Его дневник свидетельствует о том, что даже тогда, когда Клайв уже находился у Плесси и решил предпринять ночную атаку, ничего не было сделано, если не считать, что его артиллерия стала отвечать на огонь артиллерии наваба. Но когда армия наваба начала отходить к лагерю, Килпатрик во время короткого отсутствия Клайва приказал наступать. Однажды отданный приказ не мог быть отменен. Наваб решил, что он предан, и бежал. Он потерял около 500 человек. Английская армия имела 18 убитых и 56 раненых. Шестифунтовые орудия англичан дали 511 залпов. Английская армия была совершенно не защищена от кавалерийской лавины Мир Джафара, Рой Дурлабха и Яр Латифа. «Но они были так же бездеятельны, как патанские навабы, с которыми Дюплекс условился о разгроме Насир Джанга». Это была знаменитая битва при Плесси (23 июня 1757 г.), положившая начало новой эпохе в истории Индии. Она не может считаться крупным военным достижением Клайва. Как говорит Маллесон, Клайв должен был поразиться численности врагов, против которых он собирался направить свой крошечный отряд. «Что если они останутся верными своему повелителю!»—эта мысль, вероятно, не раз приходила ему на ум, когда он наблюдал огромный лагерь врага. Интрига сделала свое дело, и отдаленная канонада привела к полному разгрому. Армия наваба насчитывала около 50 тысяч человек, но только 12 тысяч, находившихся на правом фланге, и 12 пушек, приняли участие в этом сражении. Остальные войска стояли в бездействии и затем поспешно обратились в бегство. Сирадж кончил бесславно. Он бежал, был захвачен в плен и затем убит Мираном, сыном Мир Джафара. Спустя несколько дней Клайв посадил Мир Джафара на трон Бенгалии. |
|
|